СТИХОТВОРЕНИЯ

1. «Давно забыть уже пора…»
2. Зáмок («Устроить не сумели…»)
3. «Я ни о чём жалеть не буду…»
4. «За жизнь мою другие не в ответе…»
5. «Нет рецептов для любви…»
6. «Жизнь легла аккуратными дольками…»
7. «Смотрю в глаза твои снова…»
8. «По шоссе я ходил удручённый…»
9. «Из гавани два вышло корабля…»
10. «Нет от печалей моих средства…»
11. «Когда меня вы тихо спросите…»
12. «Кончина очень злая…»
13. «Я придумал тебя этим маем…»
14. «Ты непонятна и независима…»
15. «Я говорил о призрачной любви…»
16. «Решив вчера, что больше не курю…»
17. Тараканы («Тараканы, бедные животные…»)
18. «Ты тоже любишь дождь вечерних площадей…»
19. «Меня за расточительность ругали…»
20. «Я о том читал – не перечесть…»
21. «Дождь и снег, за засухой метели…»
22. К Высоцкому («Смотрю, как лакируют Вас старательно…»)
23. Подражание Есенину («Ты на что-то ещё надеешься…»)
24. Немного о воспитании («Йоркширский пейзаж, зеленые поляны…»)
25. «Нет сильнее чувства стада…»
26. «Исковеркивать не надо…»
27. Футуризм («Несказанное ухнуло в бездну…»)
28. «Я читать не буду вам морали…»
29. Баллада о юной деве («С сечи страшной и кровавой…»)
30. «Кажется мне…»
31. «Унылый день с утра чему-то хмурится…»
32. Фанатичная («Сколько помню я себя…»)
33. Обида («До чего бестолковая жизнь…»)
34. Сонет I («Я взял тебя с собою на покос…»)
35. «Мятежная, печальная и нежная…»
36. Весна («Резь в висках, и ухудшилось зрение…»)
37. «Вот настал момент подумать…»
38. «Закончив труд, я взял перо…»
39. «Солнце алое в окно загляделось…»
40. «Из истории видно одно…»
41. «Слёзы застилали нежные глаза…»
42. «И дождь, и снег…»
43. «Как всё чудно, как прекрасно, боже…»
44. «Жизнь моя, как видишь, не простая…»
45. Несколько замечаний о любви («Не верьте, у любви глаза сиротские…»)
46. Падает снег («Падает снег, как и века назад…»)
47. «Что можно ещё рассказать о Байкале?…»
48. «Брюки порвались, пиджак помялся…»
49. «В народе однажды ходила молва…»
50. «Мне без тебя быть очень тяжело…»
51. «Мы сами многого не знаем…»
52. «Положите на сердце мне руку…»
53. Марине С. («Ну вот, пришёл и не смотрю…»)
54. О истории («Когда, беснуясь и рыча…»)
55. Оксане С. («Вот уж несколько дней…»)
56. «Разошлась метель под вечер…»
57. Верю («Тогда шёл снег…»)
58. Баллада о судьбе («Сквозь балаганный шум…»)
59. «Пронесло житейскою грозою…»
60. Раздумья («Я от любви не режу вены…»)
61. «Ну, вот и всё…»
62. Вальс («С сердцем однажды такое бывает…»)

Давно забыть уже пора,
Ведь всё когда-то исчезает.
Но дождь опять идёт с утра,
И грустно мне, я вспоминаю.
Мой телефон молчит в углу,
А я сижу, обняв колени,
Я не уйду, я не усну,
Воспоминаний своих пленник.

        На берегу наш старый дом,
        Давно не слышно песен в нём,
        И по ночам огня никто не зажигает,
        И только старый домовой
        О чём-то плачет за стеной
        И в уголке газеты жёлтые листает.

Быть может, мне давно пора,
И ждут меня, где потеряли.
И печка топится с утра,
И бьётся море под ногами,
И старых лодок острова
Лежат по каменному пляжу.
И я, такой же как вчера,
С друзьями вновь под ними лажу.

1983

Устроить не сумели
Мы ничего в себе
И замок от безделья
Воздвигли на песке.
И, увлекаясь страшно,
Поставили затем
И флюгера на башнях,
И часовых у стен.
И то, что было трижды
Обидным, даже злым,
Здесь выходило лишним,
Ненужным и смешным.
И стало нам так жутко,
Мы поняли вдвойне,
Что счастье также хрупко,
Как замок на песке.
Что помнить надо вечно,
Обида б как не жгла,
Что гордость есть, конечно,
Не только у тебя.
И если так случится,
То замок на песке
В гранитный превратится
На удивленье всем.

1982-1983

Я ни о чём жалеть не буду,
Но вы поймите сутью всей –
Ответить «нет», наверное, трудно,
Услышать «нет» в сто раз трудней.
Да, я – законченный невежда,
Раз понял это лишь сейчас,
Что вся любовь моя с надеждой
Вместились в зелень твоих глаз.

1983

За жизнь мою другие не в ответе,
Мои грехи мне не простит никто.
Хотя бы то, что я живу на свете,
Серьёзно жить обязывать должно.
Я, как и все, благополучья стражду,
Стремлюсь туда, где глубже и теплей.
Но где живёшь – не так сейчас и важно,
Как ты живёшь – значительно важней.

Нет рецептов для любви –
Понимает и осёл.
Я сказал тебе: «Пошли», –
Ты ответила: «Пошёл»!
Ничего не понял я,
Только время потерял:
Ведь послала ты туда,
Куда я не приглашал.

1983

Жизнь легла аккуратными дольками –
Чёрно-белое полотно.
Правда горькая и водка горькая –
Аналогия на лицо.

Смотрю в глаза твои снова
И в сумерки и в яркий свет,
В них нет ничего такого,
Что б не было у другого.
И всё ж я уверен точно:
Вторых таких в мире нет.

По шоссе я ходил удручённый
И потерянный рубль искал.
И почти-что нашёл, но к несчастью
Переехал меня самосвал.
Может, пьяный он был, может, просто
Разгонял чёрных мух со стекла –
Для него и суда это важно,
И никак не волнует меня.
Я лежу на асфальте, задравши
Кучерявый пушок к небесам.
И старуха с балкона сказала:
«Ишь-вить чёрт, не везёт мужикам!»
Пьяный служащий морга Михеич
Мутным взором рассмотрит меня:
– Эх, болезный, – вздохнёт и чекушку
Опрокинет, не дрогнув, до дна.
А затем меня девы умоют,
Понесут мужики на плечах,
Сжавши рты, про себя чертыхаясь,
Спотыкаясь на грязных ступнях.
И в костюм меня лучший оденут,
Заиграют надрывный мотив…
Эх, как много забот ты наделал,
Самосвалик, меня завалив!
На поминках отбою не будет
От невиданных мною друзей,
Ткнув в грибки под солёной капустою
Закричат они: «Что ж ты, Сергей!»
Ну вас к чёрту, кончайте поминки,
Из автобуса я выхожу.
Пропади же ты пропадом, рубль!
Обойдусь без обеда, адью!!

Из гавани два вышло корабля
И в разные поплыли океаны.
Но кто же знал, что круглая земля
Готовит встречу поздно или рано?
Не знал один другого никогда,
И капитаны были незнакомы,
И в разные входили в города,
И не искал в пути один другого.
И было всё различное у них:
И паруса, оснастка, трюмы в грузах,
Различные теченья по пути,
И разные ворота в разных шлюзах.
Но, обогнув однажды шар земной,
У гавани из той, которой вышли,
Они сошлись на линии одной
И стали под одной портовой крышей
Теперь уж на приколе навсегда.
Окончен путь, как был бы он ни долог,
И с этих пор судьба у них одна,
И с этих пор один у них некролог.
Их омывает ржавая вода,
И каждый вспоминает, как ни странно,
Как вышли два огромных корабля
И в разные поплыли океаны.

Нет от печалей моих средства,
Всё и тёмно, и серо всё.
Я прочно чьё-то занял место,
Вот интересно только – чьё?
Не будет обществу последствий,
Но нет покоя для души:
Ведь кто-то там на «моё» место
Уселся, чёрт его возьми.
И бесконечными часами
Я вижу выход, друг мой, в том:
Нам поменяться с ним местами,
Чтоб каждый шёл своим путем.

Когда меня вы тихо спросите,
Я вам отвечу, сняв венец:
Я полюбил начало осени
И разлюбил ее конец.
И, всё поняв, вы взгляд свой бросите
На убегавшую луну.
Венец из листьев ранней осени
Поблёк и высох к ноябрю.

Кончина очень злая
Грозит мне, друг, наверно:
Две книги задолжал я,
И это очень скверно.
Но всё ж надежда есть,
Глядишь зачтётся, может,
Что задолжал я две,
А не пятнадцать всё же.

Я придумал тебя этим маем,
С первым снегом растаяла ты.
Улетают последние стаи
Вместе с шорохом павшей листвы.
Где тебя мне искать, я не знаю,
Он настолько больной этот мир.
И печальные ветры играют
На ветвях мой прощальный клавир.
И звучит моя музыка всюду
Шумом листьев, аккордами снов,
Первым снегом, похожим на чудо,
В свете лампы у тёмных домов.
Я бросаюсь в закрытые двери,
В каждой встречной тебя узнаю.
Что ушла ты совсем, я не верю –
Просто верить я в то не хочу.

Ты непонятна и независима.
Знаю, что я не хозяин тебе.
Можешь любить нежно и искренне,
Только не знаю меня или нет…
Просто словам, нет им доверия.
Знаю, тебя не осилит навет.
Что не предашь – в этом уверен я.
Только не знаю… меня или нет.

Я говорил о призрачной любви,
Ни на минуту в том не сомневаясь.
Дрожал огонь расплавленной свечи,
Причудливо на стенке отражаясь.
Я говорил: «Все женщины глупы,
Они рабы своих дурных желаний», –
И мял в руках поблёкшие цветы,
Вчерашний день чужих воспоминаний.
Я говорил и умно, и легко,
Уверенно, красиво, не банально.
Я, как слепой, не видел ничего –
Ни сжатых рук, ни глаз твоих печальных.
Я убеждал: «Скажи, ведь это так?
Скажи, я прав? Ты мне уже не веришь?»
Подняв глаза, сказала ты: «Дурак!», –
И торопливо выскочила в двери.
И я не мог концы связать в концы,
Сидел один, в недоуменьи маясь.
Дрожал огонь расплавленной свечи,
Причудливо на стенках отражаясь…

Решив вчера, что больше не курю,
Я потушил остаток сигареты.
И, чтобы что-то чувствовать во рту,
Купил на рубль мятные конфеты.
Но, улыбнувшись, ты сказала мне:
«От сладкого бывает плохо в почках.
Конфеты яд!» Забрала ты их все
И убежала, чмокнув в щёчку.
А я стоял и думал, что вредней?
С чего меня поболее убудет?
И я спросил совета у друзей,
Решив: они вернее всё рассудят.
Сказал я им, что женщина одна,
Любя меня, спасает от соблазнов,
И я за ней готов – ну хоть куда!
«Не может быть», – вскричали все с сарказмом.
Тут самый мудрый из друзей сказал:
«Ты утомился, истину ища.
Запомни, друг, не так страшен «Opal»,
Как женщина любимая твоя.»
И с этих пор я пьянствую, курю,
Коварных женщин больше не люблю.

I

Тараканы, бедные животные,
Тихо собираются в углу.
Там, где сапоги стоят болотные,
Тараканы ропщут на судьбу.

II

Жёлтые, коричневые, чёрные,
Без конца усами шевелят.
Кушать пищу с пола не зазорно им,
И они
    едят,
        едят,
            едят!

III

Тихо поверяют себе жалобы,
Как приятно раньше было жить!
Разве раньше тараканы стали бы
Дихлофос такой противный пить?!

IV

Тараканы скромные, невидимые,
Не бывают на людях нигде,
Тараканы – твари безобидные.
Отчего их презирают все?

V

Нет у них рейхстагов и парламентов,
Это тараканам ни к чему,
Каждый у них Энгельс, каждый Саввинков,
Байрон, Ягве, Будда и Кун-Фу.

VI

Тараканы, бедные животные,
Тихо собираются в углу.
Там, где сапоги стоят болотные
Тараканы ропщут на судьбу.

VII

Жизнь у тараканов очень сложная,
Каждый шаг им задаёт вопрос.
Люди стали просто невозможные –
Всюду рассыпают хлорофос.

Ты тоже любишь дождь вечерних площадей,
Блестящий тротуар, весь в отблесках рекламы,
И мокрую листву высоких тополей,
И эти два такси у входа к ресторану.
Ты тоже любишь дождь, прохожих у стены,
И бледную луну, и небо в рваных тучах.
За что же в этот час так любим город мы?
За что же в дождь всегда он кажется нам лучше?

Меня за расточительность ругали,
А я им, улыбаясь, говорил:
Накопленного в жизни не базарил
Всё оттого, что в жизни не копил.

Я о том читал – не перечесть.
Только понял, пусть меня не судят:
Счастье – не когда всё в жизни есть,
А мечта о том, что в жизни будет.
Может быть, чуть старомоден я,
Только вы поймите меня, люди:
Ту любовь, что есть, сравнить нельзя
Никогда нам с той, что в жизни будет.
И, когда листва отговорит,
Я пойму спокойно и несчастно:
Ожиданье смерти нас страшит –
Умереть ни капельки не страшно.

Дождь и снег, за засухой метели,
Тяжесть ночи, утренняя высь.
День за днём, неделя за неделей,
Год за годом пролетает жизнь.
Не горюй. Не трать напрасно силы.
Впереди, хоть тресни, всё одно –
Красный гроб, глубокая могила,
Чёрный крест и больше ничего.
А пока, как легкие качели,
Бьётся сердце, и ласкает мысль,
Дождь и снег, за засухой метели,
Тяжесть ночи, утренняя высь…

Смотрю, как лакируют Вас старательно.
Я думаю под сенью круглых дат,
О чём вещали ваши почитатели
Без малого десяток лет назад.
И тщетно я гоню свои сомнения,
Пытаясь непонятное понять:
Как раньше все бросали в Вас каменьями,
Теперь все в раз стремятся их собрать.
И я плюю на лживое прискорбие,
Речей фальшивых клейкую струю.
Чем тяжелей над памятью надгробие,
Тем тяжелее дышится ему.

Ты на что-то ещё надеешься,
В ожиданьи живёт семья.
Двадцать лет – никуда не денешься.
Милый мой, не ругай меня.

Ты ведь знаешь, каждая сошка
Торопится оставить стих,
Ведь в душе я такой хороший –
Почему негодяй для других?

Не скопил я, увы, и заначки,
Чтобы в тёмные дни спасла.
Даже старая наша собачка
С укоризной косит из угла.

В погребальный наряд оденешься,
Ляжешь в гроб, головой тряся.
В двадцать лет никуда не денешься.
Милый мой, не ругай меня.

Йоркширский пейзаж, зеленые поляны.
У графа Кельтборо в разгаре славный бал.
Играет минуэт, шипит вино в бокалах
И вьётся аромат от свежих роз и калл.

Изящный лорд в углу к себе вниманье манит,
Бежит к нему лакей, спешит явить всем прыть.
– Простите, сэр, у вас пушинка на лацкане.
– Не может быть! Мой бог, какой позор и стыд.

Войдя в холодный холл, закрывши дверцу стулом,
Чтоб не зашёл никто и помешать не мог,
К породистому лбу приставил молча дуло
И, тяжело вздохнув, чуть-чуть нажал курок.

Тогда же, но уже в другом конце Ла-Манша,
День ангела справлял маркиз де Оламбре.
Там в окруженьи дам сидел его папаша,
Который был уже немного не в себе.

Он пошутить решил, шутник он был, однако.
Маркиза подозвал: – Я что сказать хочу,
Сынок, у вас пятно, пятно на фалде фрака.
– Мон дьу! Какой позор, позвольте я уйду.

Светился канделябр, фонтан журчал и капал,
И тени милых дам играли на стене.
И он ушёл за дверь, но только больше папа
Не видел никогда маркиза Оламбре.

Сияет Петербург, кареты у подъезда,
Три века на Руси отметил царский двор.
К державному столу гостей слетелось много.
Кого здесь только нет: посол, сенатор, вор…

Фельдмаршал боевой о чём-то громко спорит,
И дама говорит, за руку взяв его:
– Простите, генерал, у вас в грязи ботфоры.
– Совсем не грязь, ма шер. Говно! О-хо-хо-хо!

Нет сильнее чувства стада –
Истина верна.
Я живу не так, как надо,
В том моя вина.
Вот и прошлого карета
Скрылася в дали,
Пьянки, девки, сигареты
В жизнь мою вошли.
Этот круг порвать пытаюсь,
Бьюсь на всех парах,
Только глубже заплетаюсь
В пакостных сетях.
Переделать душу силой –
Бесполезный труд,
Для горбатого могила –
Лучший институт.
Если б нас таких похожих
Вместе всех собрать,
Не нашлось куда бы можно
Яблоку упасть.
Мою руки, как когда-то
Руки мыл Пилат,
В социальных неполадках
Я не виноват.
Посмотри, как много света,
Пей и веселись,
Пьянки, девки, сигареты –
Это тоже жизнь.

1984

Исковеркивать не надо,
Раз не знаешь, не спеши.
Бьюсь я с ленью кровожадной
От зари и до зари.
От бесплодного боренья
Силы тают, как часы.
У меня с моею ленью
Силы явно не равны.

Несказанное ухнуло в бездну,
Пробуравило взглядом насквозь.
Говорят, это очень полезно,
Сомневаться, родимый мой, брось!
Прожужжало кровавое в хаос
И растаяло в снежной пыли,
Я пытался достать – не досталось.
Так уж вышло нелепо – увы!
Пеленой затянуло угрюмой
Нежный блеск золотой мишуры
И извергнулось девою юной
В синий пламень горящей души..
Вы превратно меня не поймите,
Осмысляйте мой пакостный труд.
Прочитали? Тогда извините
За отнятые десять минут.

Я читать не буду вам морали,
Я спрошу, пусть это нелегко:
Шура, тебе нравится Наталья?
Скажешь ты: – О том спроси её.
Что ж, спрошу, не так уж это страшно,
Лишний стыд остался позади:
– Натали, что скажете о Саше?
Скажешь ты: – У Саши и спроси.

С сечи страшной и кровавой
Возвращался я домой.
Ветерок шумел лукаво
Над горячей головой.
День в дороге скоротечен,
Пот рекой бежит с коня,
Над землёй спустился вечер,
В лес дремучий въехал я.
Вдруг в кустах, где хмель кусачий,
В древних дуплах дикий мёд,
Кто-то жалобно так плачет
И о помощи зовёт.
Голос тих, как у ребёнка,
Выбивается из сил.
Не раздумывая долго,
Я на помощь поспешил.
И, пробив листву густую,
У ручья на валунах
Вижу деву молодую
С смертным ужасом в глазах.
Красоты она небесной,
Но бессильна красота:
Возле ног её прелестных
Вьётся чёрная змея.
Тут раздумывать не надо,
Поспешив к исчадью зла,
Отвратительного гада
Разрубил я пополам.
И сказав: «Я в вашей власти!» –
Закрутил пшеничный ус.
И спасённая от счастья
В тот же миг лишилась чувств.
Сердце трепетное билось,
Дева молвила: «Родной!»
И с улыбкой согласилась
Быть любимой мне женой.
С сечи страшной и кровавой
Возвращался я домой
Вместе с воинскою славой,
Рядом с юною женой.
Обвенчались в воскресенье,
Радость в сердце затая.
Только с этого мгновенья
Изменилась жизнь моя.
Как женой она мне стала,
С каждым часом всё сильней
То укусит, то ужалит,
То распилит до костей.
На сражения не езди,
К лошадям не заходи,
Не зови домой соседей,
Без работы не сиди.
Это грустная баллада,
Ты мораль её пойми:
Не жену я спас от гада…
Гада спас я от жены.

Кажется мне,
Только это не правда, а ложь,
Я полюбил вопреки и назло пересудам,
Я полюбил. Если – нет, это вздор – ну и что ж.
Только любить оказалось так страшно и трудно.
Кажется мне,
Что я в чувствах своих одинок.
С ревностью тайной нахожу я в тебе безразличье
И принимаю твоё раздраженье как видно итог.
И лишь потом понимаю тебя я частично.
Как тяжело
Видеть только плохое одно,
Тает взаимность в ненужных и глупых придирках.
Если б я стал однажды на место твоё,
Я бы ушёл и не сделал, наверно, ошибки.

Унылый день с утра чему-то хмурится,
Грустят дома, так просто, ни о чём.
Холодные, заснеженные улицы,
И мы по ним с тобой идём вдвоём.
Признаться в том я так и не отважился,
Подумал я, что толку в правде той:
Что мы с тобой – нам только это кажется,
На самом деле – каждый сам с собой.
И ты молчишь, и только чуть волнуешься,
Нам серость дня навязана во всём.
Унылый день с утра чему-то хмурится,
Грустят дома, так просто, ни о чём…

Сколько помню я себя,
То, оттенки не меняя,
Жизнь моя была всегда
Только бело-голубая.
Ни храбрее никого,
Даже выпив литр водки
За «Динамо» за своё,
Я готов вцепиться в глотку,
В спорах истины не жду.
Не уважу даже деда,
Если на свою беду
Он болеет за «Торпедо».
И когда из жизни сей
В ящик долгий вдруг сыграю,
На могиле на моей
Пусть напишут «В.Газзаев».

До чего бестолковая жизнь,
Чепуха все какая-то лезет.
Говорят, на обиженных ездят –
Так садись на меня и катись!
Ты сейчас удивилась, похоже,
Но сгони полудрёмную лень.
Ты увидишь, как сер этот день,
И как блёклы глаза у прохожих.
Я тебя отвезу там, где слово
Не содержит в себе ничего.
Ты не думай, что мне тяжело.
Тяжело мне совсем от другого.
Увезу от порочного круга
В очень хрупкий, невиданный мир
Там, где любят, и нету причин
Свои чувства скрывать друг от друга.

Я взял тебя с собою на покос
Не просто так, не ради интереса.
Один сейчас нас мучает вопрос:
Дойти до леса, дойти до леса.
И там прилечь в спасительной тени,
Смахнув с себя противных кровососов,
И согрешить зеленых трав среди,
Не задавая, не задавая, не задавая никаких вопросов.
Обнять тебя за талию слегка,
Как статуэтку чешского фарфора,
Найти такие нужные слова,
Не те что пишут, не те что пишут, не те что пишут
Дети на заборах.
А если ты пошла траву косить,
Тогда со мной, тогда со мной, тогда со мной
Ты лучше не ходи.

Мятежная, печальная и нежная,
Суровая и ласковая чуть.
Но в этом разве истинная суть?
И в этом разве тайна неизбежного?
Ах, если б только дело в красоте,
В чертах лица, в запретных полукружиях.
Я знаю, это сильное оружие.
Но не одной оно дано тебе.
Нет, это невозможно объяснить,
Найти ответ, чтобы ошибки сызнова.
Тебя ведь нет, тебя я просто выдумал,
Такой как ты, не может просто быть.

Резь в висках, и ухудшилось зрение,
И упорно болит голова.
Говорят, изменилось давление.
Ничего не поделать – весна!
Места нету для радости маленькой,
В этом пошлая кроется суть.
Разве только попробовать красненькой
Излечить свою душу чуть-чуть.
Позабыть все недельные гадости,
Прогуляться с друзьями во тьму
И уснуть просветлённым и радостным
На скамейке в центральном скверу.

Вот настал момент подумать.
Говорил я много в прошлом,
Мне казалось остроумно –
Оказалось очень пошло.
Бичеваться стало модно,
Не боясь сказаться нудным,
Говорил я очень много,
А сказал – и вспомнить трудно.
Нет мне в мире этом веры,
Я в нём, видимо, не кстати.
Просто я – ужасно серый,
Очень серый обыватель…

Закончив труд, я взял перо
И написал на книге:
«Какое счастье пить вино,
Не будучи ханыгой!»
И написал ещё я так,
Что не было загадки:
«Как хорошо курить табак,
Не будучи лошадкой!»
И, чтоб ханжою не прослыть,
Писал я торопливо:
«Прекрасно с женщинами быть,
Когда ты сам мужчина!»
Поставив точку, я закрыл
Ту книгу, не читая.
И в кухню быстро поспешил
Побаловаться чаем.
Кто, любопытствуя, взглянул,
Прочёл на документе:
«Моральный кодекс» и внизу –
«Советского студента».

Солнце алое в окно загляделось,
Мне чего-то и смеялось и пелось.
А увидел у борделя Марину,
Пригласить её хотел на перину.
А она, зараза, мне отвечала:
«Не тебя, голубчик, я привечала,
Отойди, постылый, ты мне не нужен.
А не-то швырну тебя в эту лужу.»
Отошла в сторону, топнула ножкой.
И пошел я к дому старой дорожкой.

Из истории видно одно,
Понял я, невзирая на лица:
Перейти Рубикон нелегко,
Но труднее на это решиться.

Слёзы застилали нежные глаза,
Падали в ладони капельки дождя,
Сердце утонуло в наважденьи грёз,
Ночь ткала соцветья бусинками звёзд.
Всё легко и просто, этой ночью я
Снова, как и прежде, полюбил тебя.

И дождь, и снег,
        и день и ночь,
И поле васильковое.
Прохладу рек и тишь озёр
И грусть необъяснимую,
И всё, что было, всё, что есть,
И всё, что будет новое –
Всё это я тебе одной
Дарю тебе, любимая.

Как всё чудно, как прекрасно, боже –
Что со мною, не могу понять?
Хочется на стуле поелозить,
Хочется руками помахать.
Хочется на тёплый берег моря
Навсегда отсюда убежать…

Жизнь моя, как видишь, не простая,
И порою воешь от тоски,
И из бороды моей, родная,
Вылезли седые волоски.

Не верьте, у любви глаза сиротские.
Влюблённые, я вам открою свет:
Любовь – она ведь тоже дома плотская
И, извините, ходит в туалет.

Не из прозрачной лжи и укоризны
Почему выходит так всегда:
Кто кого-то любит больше жизни,
Тот не видит жизни иногда.

Трещину не скрасить ярким лаком,
Быть тому, так видно, суждено.
Я любил и от обиды плакал.
Не люблю, но плачу всё равно.

Сам весь синий, а рубашка чёрная.
Милый мой, ты сводишь всех с ума.
Нет волос, и голова просторная.
Место есть, где вырастут рога.

Падает снег, как и века назад.
Я не открою ни одного секрета,
Что я скажу, кто-то уже сказал,
Только, пойми, дело отнюдь не в этом.
Кто-то другой тоже смотрел на снег,
Тоже желал чистого, неземного.
Кто-то другой тоже был человек,
Так же он жил, это, увы, не ново.
Где тот другой? Умер?
Умру и я.
После меня снег также будет падать.
Снег будет, да, но не сейчас.

Что можно ещё рассказать о Байкале?
Какие слова ещё можно найти?
О нём уже столько всего написали –
И умных статей, и лирических книг.
Мы можем, конечно, петь старые песни
И бить себя в грудь: эх, мол если бы я,
Был самым бы самым, на том самом месте,
Была б у Байкала другая судьба.

Брюки порвались, пиджак помялся.
Хоть убей – к тебе не подойду.
Я люблю тебя, моя хорошая.
Ты же любишь сыр и колбасу.
Чувствую себя влюблённым мальчиком,
Когда вижу, как в лучах зари
В рот кладёшь ты розовыми пальчиками
Ломтики венгерской ветчины.
И душа томится, сердце мается
Потому, что, хоть убей меня,
Я не знаю, что мне больше нравится:
Ты сама иль ветчина твоя.

В народе однажды ходила молва –
В далёкой деревне корова жила.
Подобной коровы не знала земля,
Глаза голубые, тугие бока.
Достоинств её перечислить нельзя.
Казалось, она понимала слова.
И только одна лишь с коровой беда –
Совсем не давала она молока.

О.Т.

Мне без тебя быть очень тяжело.
Пусть это пошло и неинтересно,
Не смейтесь вы, ведь это не смешно.
И лишь сперва, как будто легковесно,
Я не стыжусь витиеватых слов,
Смешных сравнений, глупых оборотов.
Я сотни раз опять сказать готов
Их для тебя одной, не для кого-то.

Мы сами многого не знаем,
Но по неделе встречи ждём,
Чтоб говорить, не уставая,
О том, об этом, ни о чём

Но только встретимся однажды –
Куда-то вдруг ушли слова.
«Ну, что ты мне сегодня скажешь?
Но я же слушаю тебя.»

Положите на сердце мне руку,
И вам одной скажу лишь я:
В моей душе печаль и мука,
И невозможная тоска.

И вы, положив свои руки,
Сказали, плечи сжав мои:
Читайте, милый, книги лучше
И вы поймёте – нет души!

Ну вот,
Пришёл и не смотрю,
Мне до тебя совсем нет дела.
Но, боже мой, как я люблю
Твои глаза, улыбку, тело…
Я без тебя смеюсь, шучу,
Мне б подойти, признаться смело.
А я?
Пришёл и не смотрю,
Мне до тебя совсем нет дела.

Когда, беснуясь и рыча,
Вели Христа на муки,
То господин один сказал:
«Я умываю руки».

Когда пришел Наполеон,
То тоже ходят слухи,
Что царь сказал: «Мужик силен!
Я умываю руки».

Когда вокруг, куда ни кинь,
Лишь кобели да суки,
То перед тем, как кушать щи,
Мы тоже моем руки.

Я аналогию сию
Привел не ради скуки –
Войдём мы все в историю,
Раз умываем руки.

Вот уж несколько дней
Мне никто не звонит,
Я не знаю куда
От свободы мне деться.
Твой портрет под стеклом
Позабытый лежит,
И в кармане пальто
Твоё фото у сердца.

Ты в нечётные дни
Как обычно в дверях,
На скамейку глядишь
У торжественной стеллы,
Что слепили с трудом,
В миг развеяли в прах
Непритоптанный снег
У скамьи белый, белый.

Нам расстаться нельзя,
Дело даже не в том,
Что жжёт гордость моя,
Словно ложечка перца.
Но не зря же портрет
Твой лежит под стеклом,
И в кармане пальто
Твоё фото у сердца.

И когда-нибудь вдруг
Утром, днём иль в ночи
Ты позвонишь ко мне,
Скажешь в трубку несмело:
«Отошли мой портрет,
Фото тоже верни…
Или ж завтра приди
На свиданье у стеллы.»

Разошлась метель под вечер,
В облаках луна.
При неярком свете свечки
Умираю я.
Мать склонилась надо мною,
Слезы на глазах.
Гладит бледною рукою,
Смотрит жалко так.
Я беру её за руку:
«Мама что со мной?»
А в глазах такая мука
И такая боль!
«Не хочу, ты слышишь, мама?
Не хочу я спать.»
А метель стучится в ставни,
Смерть не будет ждать.
Разошлась метель под вечер,
В облаках луна,
При неярком свете свечки
Умираю я…
«Ты проснулся, наконец-то!
В институт пора!»

Тогда шёл снег,
Из школы вышел я.
Светил фонарь, и открывались двери.
Но вот и ты, но только не одна.
А ты с другим, а я тебе так верил.

За вами шёл,
Невидим в темноте.
В его руке два сердца, два портфеля.
Мне всё равно, куда, зачем и где,
Но, боже мой, зачем тебе я верил?

Но он уйдёт,
Ты вновь пойдёшь одна.
Всё та же ночь, и так же снег белеет.
И если ты вдруг проклянёшь меня,
Я всё равно люблю тебя, и верю.

Сквозь балаганный шум
Несчастием гоним
Идёт слепой старик
И мальчик рядом с ним.
На худеньком плече
Дрожащая рука,
В унылом колпаке
Белеют два гроша.
О, ярмарка судьбы,
Как ненадёжна ты!

Пустеет балаган
У скромного костра,
Устало спит пацан
В ногах у старика.
Едва трещит костер,
Как полуночный вор.
Неласкова судьба.
О, ярмарка судьбы,
Как ненадёжна ты!

Но, видно, посмеясь
Над горем старика,
Фортуна как-то раз
Его превознесла,
Из жалости иль нет,
Но вышло как-то раз,
Отдав последний хлеб,
От смерти пса он спас.
О, ярмарка судьбы,
Как ненадёжна ты!

О, чудо из чудес!
Заговорил вдруг пёс:
– Уж сколько лет, отец,
Ты горе своё нёс.
Но в благодарность я
Помочь тебе хочу
Вернуть тебе глаза
И молодость вернуть.
О, ярмарка судьбы,
Как ненадёжна ты!

Но неприятна весть,
Страшна, как ночью гром:
– Твое спасенье здесь,
В товарище твоём.
Когда прозреешь ты,
Его глаза умрут.
Решайся же, верши,
Старик свою судьбу!
О, ярмарка судьбы,
Как ненадёжна ты!

Но, голову склонив,
Несчастный говорил:
– Он только начал жить,
А я уже пожил.
Не будет света мне
В украденных глазах.
Есть верность на земле,
А остальное – прах!
О, ярмарка судьбы,
Как ненадёжна ты!

Пронесло житейскою грозою,
Чтобы нас с тобой врасплох застать.
Птицы улетают, но весною
В гнёзда возвращаются опять.

Говорить красиво невозможно,
Если ты такая же, как все.
Листья облетают безнадёжно,
Чтобы возродиться по весне.

Только, боже мой, ну что со мною,
Как же это нужно понимать?
Чувства умирают, чтоб весною
С новой силой зацвести опять.

Я от любви не режу вены,
Кому покойники нужны.
Наташа, Надя или Лена…
Какая лучше, разбери?

Наталья – умница большая,
Уже печатает статьи.
Но до сих пор, увы, не знает,
Кому статьи её нужны.

Надюша – милая, простая,
Наивность светится в глазах.
Но простота её, бывает,
Невольно вызывает страх.

Берет Елена красотою,
Но только знаете ли вы,
Душа её никак не стоит
Ни милости, ни красоты.

Одна умней, другая краше,
Но вот сомненье на душе –
Елена, Надя и Наташа,
А нужен я ли вам вообще?

Ну, вот и всё.
И, что ты тут не думай,
Пришла пора ответить мне за всё.
А дождь, с утра холодный и угрюмый,
Похож на настроение моё.
Что жизнь вообще-то штука непростая,
Я знал и так и, время, брат, моё
Забыть про всё.
Но только я не знаю,
Смогу ли я вот так
Забыть про всё.
«Пора кончать!» – кричит шестое чувство.
И это всё – отнюдь ещё не всё.
А дождь стучит, и мокнут листья грустно,
Им, как и мне, не очень-то легко.
Хочу я взять спокойствие у Будды,
Я так хочу на этот раз суметь
Уйти, но так чтоб после ни секунды
Мне не пришлось об этом пожалеть.

С сердцем однажды такое бывает:
Бьётся оно, всё сильней вспоминая,
Первый твой в жизни далёкий и призрачный бал,
Как зажигались огни, и играла
Музыка, музыка первого бала,
И музыкантам мотив дирижёр задавал.

Помнишь, как ты у колонны стояла
И, улыбаясь, о чём-то мечтала,
Вот подойдёт он твой сказочный, сказочный принц,
Руку тебе элегантно предложит
И, улыбнувшись печально, быть может,
Вальсом старинным тебя увлечёт в этот круг.

Сказки сбываются, это случилось:
Ты улыбалась, смеялась, шутила,
Не было в мире счастливей, счастливее глаз.
Музыка вальса звучала, и снова
Слышалась речь дирижёра седого:
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, раз.

Годы прошли, и в них всякое было,
Многое время вокруг изменило.
Да и, увы, вас теперь невозможно узнать.
Только в душе повторяется снова
Музыка, музыка бала большого,
Девочку мальчик на вальс приглашает опять.